Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Ну и вот еще фота. До чего же я .JPEG не люблю... -____-
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Вот, автопортрет. Вся нарисованая одежда существует. Майка только на самом деле с рисунком.
суббота, 07 января 2006
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Ну и еще одна туда же. На конкурс.
пятница, 06 января 2006
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
четверг, 05 января 2006
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
***
Never sleep and never die.
За окном шелестит дождь – тихий стук капель по листьям сливается в монотонное шуршанье. Дождь убаюкивает, шепчет что-то на ухо и уговаривает закрыть глаза, обещая долгожданный покой. И я хотела бы. Хотела ему поверить. Но не могу. Едва стоит мне сомкнуть веки, как все меняется. Нет, я никуда не переношусь, моя комната остается прежней, а вещи не оживают. Но оно все ближе. Стоит мне хоть на секунду прикрыть уставшие глаза, как появляется этот запах. Паленая шерсть со сладковатым привкусом гнили. Сначала едва заметно, но потом становится трудно дышать, будто воздух стал непомерно тяжелым, и его трудно вытолкнуть из легких. А еще сложнее вдохнуть. Мне. Ему-то что? И я слышу, как оно дышит. Сплошной хрип, сипение и бульканье. Еще несколько дней назад я надеялась, что этот звук мне мерещится.
Каждый раз, когда глаза режет так сильно, я что я уже не могу терпеть и прикрываю веки холодными пальцами, оно делает шаг. Это мало. Но у него была вся бесконечность. Оно не ест, не пьет и не спит. Оно идет. Ко мне. Я уже вижу его, когда смотрю на мир из-под ресниц. Пока это всего лишь призрачный силуэт, но я уже вижу горбатую фигуру с четырьмя лапами, узкой мордой и ободранной полосатой шкурой. Я пока не могу точно сказать, какого она цвета. Но скоро…очень скоро…
Но самое худшее – это его глаза. Они никогда не мигают и неотрывно смотрят на тебя. Как у змеи, только без зрачков. Иногда оно облизывает их языком.
Ему осталось метра три пройти, не больше. Оно уже в моей комнате. Там, где тяжелые лапы наступают на паркет, он начинает гнить. Штора, случайно задетая хвостом, покрывается плесенью. Я могла бы попытаться убежать. Но где бы я ни была, оно все равно останется на расстоянии трех метров от меня. Ты можешь поворачиваться к нему спиной и бежать. Раньше времени оно не нападет. Только не закрывай глаза.
Дождь убаюкивает, а тиканье часов такое успокаивающе-размеренное, что хочется задремать. Да и старый диван уютный и предательски-мягкий. А ему только этого и надо. Иногда мне кажется, что в его оскале можно разглядеть вполне человеческую ухмылку.
Будто это просто игра. Так вешали людей вверх ногами, чтобы в воде находилась одна голова, и они захлебывались и умирали, когда у них больше не было сил ее поднимать. Как ни старайся, тебе не выиграть. Все решалось без тебя. Беги, пока можешь, сопротивляйся, пока не устанешь лишком сильно, чтобы двигаться, кричи, пока не сорвешь голос, живи, пока не сломаешься. Но у тебя изначально нет шансов, как ни хотелось бы верить в обратное.
Не закрывай глаза, и ты не умрешь.
Never sleep and never die.
За окном шелестит дождь – тихий стук капель по листьям сливается в монотонное шуршанье. Дождь убаюкивает, шепчет что-то на ухо и уговаривает закрыть глаза, обещая долгожданный покой. И я хотела бы. Хотела ему поверить. Но не могу. Едва стоит мне сомкнуть веки, как все меняется. Нет, я никуда не переношусь, моя комната остается прежней, а вещи не оживают. Но оно все ближе. Стоит мне хоть на секунду прикрыть уставшие глаза, как появляется этот запах. Паленая шерсть со сладковатым привкусом гнили. Сначала едва заметно, но потом становится трудно дышать, будто воздух стал непомерно тяжелым, и его трудно вытолкнуть из легких. А еще сложнее вдохнуть. Мне. Ему-то что? И я слышу, как оно дышит. Сплошной хрип, сипение и бульканье. Еще несколько дней назад я надеялась, что этот звук мне мерещится.
Каждый раз, когда глаза режет так сильно, я что я уже не могу терпеть и прикрываю веки холодными пальцами, оно делает шаг. Это мало. Но у него была вся бесконечность. Оно не ест, не пьет и не спит. Оно идет. Ко мне. Я уже вижу его, когда смотрю на мир из-под ресниц. Пока это всего лишь призрачный силуэт, но я уже вижу горбатую фигуру с четырьмя лапами, узкой мордой и ободранной полосатой шкурой. Я пока не могу точно сказать, какого она цвета. Но скоро…очень скоро…
Но самое худшее – это его глаза. Они никогда не мигают и неотрывно смотрят на тебя. Как у змеи, только без зрачков. Иногда оно облизывает их языком.
Ему осталось метра три пройти, не больше. Оно уже в моей комнате. Там, где тяжелые лапы наступают на паркет, он начинает гнить. Штора, случайно задетая хвостом, покрывается плесенью. Я могла бы попытаться убежать. Но где бы я ни была, оно все равно останется на расстоянии трех метров от меня. Ты можешь поворачиваться к нему спиной и бежать. Раньше времени оно не нападет. Только не закрывай глаза.
Дождь убаюкивает, а тиканье часов такое успокаивающе-размеренное, что хочется задремать. Да и старый диван уютный и предательски-мягкий. А ему только этого и надо. Иногда мне кажется, что в его оскале можно разглядеть вполне человеческую ухмылку.
Будто это просто игра. Так вешали людей вверх ногами, чтобы в воде находилась одна голова, и они захлебывались и умирали, когда у них больше не было сил ее поднимать. Как ни старайся, тебе не выиграть. Все решалось без тебя. Беги, пока можешь, сопротивляйся, пока не устанешь лишком сильно, чтобы двигаться, кричи, пока не сорвешь голос, живи, пока не сломаешься. Но у тебя изначально нет шансов, как ни хотелось бы верить в обратное.
Не закрывай глаза, и ты не умрешь.
понедельник, 02 января 2006
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
И цветотерапия, дабы зимняя хандра не нападала. %)
воскресенье, 01 января 2006
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Сканер даже почти не переврал цвета. Поразительно... Зато обводку в исходном виде так и не пропустил. По-хорошему, надо бы теперь в фотошопе ее обновить, но лень...
P.S. Да, я знаю про лопатки.
P.S. Да, я знаю про лопатки.
среда, 28 декабря 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Всех с наступающим! ^^
Нарисовала все-таки... Ура мне.
Нарисовала все-таки... Ура мне.
четверг, 15 декабря 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Вот теперь это уже точно мой ход. Осталось только сбросить письмо... И дождаться ответа.
***
Солнце зашло, и я посмотрел на телефон.
Она звонила мне каждый вечер, когда на горизонте догорали последние угольки. Даже когда небо было сплошь затянуто свинцовыми тучами, она все равно с точностью определяла время. И шепотом, как в бреду, иногда срываясь на крик, просила помочь.
Она рассказывала мне, что не может спать.
Что каждый раз, когда она закрывает глаза, липкая паутина опускается на ее лицо. Рассказывала, что слышит, как часы на площади бьют полночь. Бьют полночь каждый час, до самого рассвета. Рассказывала, что каждую ночь слышит голоса. Глухие, как из-за толстого стекла. Угроза и мольба, надежда и отчаянье, плач, хохот и истерика – тысячи голосов сливаются в один непрерывный гул, чем-то похожий на вой.
Она рассказывала мне, что ее не замечают.
Она рассказывала, что люди проходят мимо нее и замечают лишь тогда, когда она с ними говорит. Что ее постоянно преследует запах мокрой земли и ладана. Что животные…нет, не убегают от нее и не рычат. Но дергаются от каждого ее прикосновения. Что собаки не могут взять ее след, а когда она неподвижна, птицы садятся на ее плечи и голову.
Ей казалось, что ее преследует холод.
Что снег каким-то образом проникает между оконными рамами, и от этого подоконник в ее комнате все время мокрый. Тут даже мне нечего сказать. Я своими глазами видел, что ее окно единственное, наверное, во всем городе единственное, снизу доверху расписанное инеем. И руки у нее всегда холодные. Даже в кожаных перчатках не могут согреться.
Ей казалось, что ветер нарочно бросает хлопья снега в лицо. И растаяв на коже, они снова застывают в лед на волосах.
Волосы свои она совсем недавно обрезала. Раньше они были до пояса и примерзали из-за этой замерзшей воды к свитеру. Даже не знаю, как так получалось…
Она обмораживала пальцы, пытаясь слепить снеговика, попадала в метель и проваливалась под лед.
А ее крики никто не слышал.
Она звала на помощь, но никто не приходил. Она договаривалась о встрече, но друзья забывали об этом, едва повесив трубку. Люди почти никогда не обращались к ней по имени. Они просто не могли вспомнить, как ее зовут. Ее одежда с недавних пор начала выцветать буквально за несколько дней. Всему этому можно было бы найти разумное объяснение, но она меня не слушала.
Ей казалось, что ее хоронят заживо.
И каждый вечер она звонила мне, умоляя защитить от того, что видит только она.
Вот и сейчас зазвонил телефон.
- Алло.
- Они снова здесь, -шепот в трубке. Шепот, который все равно не мог скрыть слез, - Они опять пришли… Опять… Это меня с ума сводит. И повсюду, повсюду шуршание… Маленькие лапки, крохотные зубы-иглы… Они везде… Везде…
Следующие ее слова захлебнулись в рыданиях, перешедших в истерический смех.
- Они совсем близко… Они грызут дверь и срывают обои со стен… По кусочкам…
Шепот стал таким, тихим, что сошел на нет. Мне хотелось что-то ей сказать, но все слова разбежались и спрятались в темноте.
- Это, наверное, просто сквозняк шуршит бумагой. Ты же знаешь, - это все, что я смог из себя выдавить. Сорвавшись с губ, слова остыли и потеряли всякий смысл.
- И точно так же, по кусочкам, они сдерут с меня кожу… Я знаю… А потом съедят ее…
Она меня не слушала. Хотелось бы мне знать, слышала ли она вообще мои слова.
- Приезжай, пожалуйста, - голос стал громче, но и всхлипы проступили отчетливей, - они уже совсем близко!…
Шуршание заглушало ее слова. Как всегда – помехи на линии. Они же отвечают за колючий шелест из радиоприемника и телевизионный снег.
Мне хотелось ей ответить. Мне почти до слез хотелось ее успокоить, но я никак не мог подобрать нужную фразу.
И вдруг раздался крик. Такой пронзительный, что от неожиданности и отбросил трубку. Но мне все равно все было отлично слышно.
- Приезжай, пожалуйста! Они здесь, они уже здесь, я не хочу умирать, помоги!…
И снов крик.
И гудки.
Даже у меня, обычно спокойного, сердце сжалось и пропустило удар. От таких криков не вздрагивают герои боевиков. Но именно от таких лопается стекло.
Я, наверное, раз десять лихорадочно набирал ее номер, но ответа не было.
***
Солнце зашло, и я посмотрел на телефон.
Она звонила мне каждый вечер, когда на горизонте догорали последние угольки. Даже когда небо было сплошь затянуто свинцовыми тучами, она все равно с точностью определяла время. И шепотом, как в бреду, иногда срываясь на крик, просила помочь.
Она рассказывала мне, что не может спать.
Что каждый раз, когда она закрывает глаза, липкая паутина опускается на ее лицо. Рассказывала, что слышит, как часы на площади бьют полночь. Бьют полночь каждый час, до самого рассвета. Рассказывала, что каждую ночь слышит голоса. Глухие, как из-за толстого стекла. Угроза и мольба, надежда и отчаянье, плач, хохот и истерика – тысячи голосов сливаются в один непрерывный гул, чем-то похожий на вой.
Она рассказывала мне, что ее не замечают.
Она рассказывала, что люди проходят мимо нее и замечают лишь тогда, когда она с ними говорит. Что ее постоянно преследует запах мокрой земли и ладана. Что животные…нет, не убегают от нее и не рычат. Но дергаются от каждого ее прикосновения. Что собаки не могут взять ее след, а когда она неподвижна, птицы садятся на ее плечи и голову.
Ей казалось, что ее преследует холод.
Что снег каким-то образом проникает между оконными рамами, и от этого подоконник в ее комнате все время мокрый. Тут даже мне нечего сказать. Я своими глазами видел, что ее окно единственное, наверное, во всем городе единственное, снизу доверху расписанное инеем. И руки у нее всегда холодные. Даже в кожаных перчатках не могут согреться.
Ей казалось, что ветер нарочно бросает хлопья снега в лицо. И растаяв на коже, они снова застывают в лед на волосах.
Волосы свои она совсем недавно обрезала. Раньше они были до пояса и примерзали из-за этой замерзшей воды к свитеру. Даже не знаю, как так получалось…
Она обмораживала пальцы, пытаясь слепить снеговика, попадала в метель и проваливалась под лед.
А ее крики никто не слышал.
Она звала на помощь, но никто не приходил. Она договаривалась о встрече, но друзья забывали об этом, едва повесив трубку. Люди почти никогда не обращались к ней по имени. Они просто не могли вспомнить, как ее зовут. Ее одежда с недавних пор начала выцветать буквально за несколько дней. Всему этому можно было бы найти разумное объяснение, но она меня не слушала.
Ей казалось, что ее хоронят заживо.
И каждый вечер она звонила мне, умоляя защитить от того, что видит только она.
Вот и сейчас зазвонил телефон.
- Алло.
- Они снова здесь, -шепот в трубке. Шепот, который все равно не мог скрыть слез, - Они опять пришли… Опять… Это меня с ума сводит. И повсюду, повсюду шуршание… Маленькие лапки, крохотные зубы-иглы… Они везде… Везде…
Следующие ее слова захлебнулись в рыданиях, перешедших в истерический смех.
- Они совсем близко… Они грызут дверь и срывают обои со стен… По кусочкам…
Шепот стал таким, тихим, что сошел на нет. Мне хотелось что-то ей сказать, но все слова разбежались и спрятались в темноте.
- Это, наверное, просто сквозняк шуршит бумагой. Ты же знаешь, - это все, что я смог из себя выдавить. Сорвавшись с губ, слова остыли и потеряли всякий смысл.
- И точно так же, по кусочкам, они сдерут с меня кожу… Я знаю… А потом съедят ее…
Она меня не слушала. Хотелось бы мне знать, слышала ли она вообще мои слова.
- Приезжай, пожалуйста, - голос стал громче, но и всхлипы проступили отчетливей, - они уже совсем близко!…
Шуршание заглушало ее слова. Как всегда – помехи на линии. Они же отвечают за колючий шелест из радиоприемника и телевизионный снег.
Мне хотелось ей ответить. Мне почти до слез хотелось ее успокоить, но я никак не мог подобрать нужную фразу.
И вдруг раздался крик. Такой пронзительный, что от неожиданности и отбросил трубку. Но мне все равно все было отлично слышно.
- Приезжай, пожалуйста! Они здесь, они уже здесь, я не хочу умирать, помоги!…
И снов крик.
И гудки.
Даже у меня, обычно спокойного, сердце сжалось и пропустило удар. От таких криков не вздрагивают герои боевиков. Но именно от таких лопается стекло.
Я, наверное, раз десять лихорадочно набирал ее номер, но ответа не было.
среда, 14 декабря 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Синка Тивика. ^^` Не думаю, что она ее опознает...
суббота, 10 декабря 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Аксун, кажется, просил нарисовать knight'ершу из Рагны. 
Вот она:
Кому-нибудь еще рагновские персы нужны?
Вот она:
Кому-нибудь еще рагновские персы нужны?
вторник, 06 декабря 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Хару-сан... Это могло бы быть началом той истории, если вы согласны. %) Нет, я не предлагаю перекидываться ими виртуально. Это я просто интересуюсь исключительно тем, согласитесь вы, или нет.
Штиль.
***
Прошло три дня. Я имею в виду, три дня с тех пор, как умер последний. И почти неделя с того момента, как отказал мотор. Навигации и связи с сушей мы лишились еще во время шторма.
Он подкрался незаметно.
Так подкрадывается хищник, уже попробовавший человеческую кровь на вкус. Так подползает в мягкой траве змея. Так, ничем себя не выдавая, разрастается в организме раковая опухоль.
Их не видишь и не слышишь. Пока не станет слишком поздно.
Сначала ветер-предатель нагнал тяжелые тучи. Черные и тяжелые, они, казалось, давили на раскачивающиеся и набирающие высоту волны.
А потом начался ад.
Небо и море будто смешались, ледяная вода намерзала на снасти, а клочья пены в безумной пляске носились в воздухе. Когда все закончилось, мы недосчитались нескольких человек. Их, как и все, что было на палубе, поглотила пучина. Может быть, им повезло. Это хотя бы быстрая смерть.
Картина, вставшая перед нашими глазами, была удручающей. Все приборы отказали, работал один мотор. А из-за того, что все обледенело, мы могли перевернуться. Сначала мы бездумно скалывали лед, стараясь хоть так, монотонной работой, оградить сознание от реальности. Но от нее никуда не денешься. Она везде. Играет с нами, перед тем как убить, и ехидно хихикает в кулак. О, как же я в тот момент ненавидел леди Фортуну… Она была одета в ледяное платье и изящные сапожки с опушкой из снега. А шлейфом ее платью служили ледяные брызги…
Мы не знали, где мы. А что самое худшее, у нас не было ни еды, ни воды, ни сухих вещей, в которые можно было бы переодеться. Поэтому и погибли те, первые. Они просто замерзли насмерть. Не думал, что так бывает в наше время. Но это случилось. Другие умерли оттого, что стали пить морскую воду. Холодную и соленую, точь-в-точь, как их кровь сейчас. Они все еще здесь. Мне не хватило духу швырнуть за борт тела бывших товарищей. А я почему-то верил, что нас с минуты на минуту найдут. Я ошибался. Наверное, нас занесло слишком далеко от изначального курса. Наверное, нас искали. Наверное, нас все еще ищут. Но от этого не легче.
Несколько раз я видел пролетающие самолеты. У меня не было ничего, чем можно было бы подать сигнал, и от безнадежности я закричал. Я знал, что меня никто не услышит, но, срывая голос, продолжал кричать им, что я здесь. Они не услышали. Они не заметили. Наверное, потому что из-за льда и снега наше суденышко похоже на айсберг.
А мне уже все равно…
Почему-то мне кажется, что я не должен был выжить. Что я здесь чужой. Один, среди обледеневших тел и обломков. Единственный живой на мертвом корабле с мертвой командой и мертвым капитаном, дрейфующем из ниоткуда в никуда. Как Летучий Голландец… Может быть, на самом деле то были вовсе не призраки, а такие же суда как то, на котором сейчас плыву я?..
Я больше не боюсь смерти. В горло как будто расплавленный свинец влили, но я ловлю себя на мысли, что мне уже все равно. Только обожженные ледяным ветром губы и изредка облизываю. От этого только хуже, но на миг, на жалких несколько секунд, это приносит облегчение.
Узнай я, что через несколько часов умру, я бы не испугался. Это было бы почти избавлением… Потому что в мире есть вещи похуже смерти. Она ничто. Да и боль можно стерпеть.
Сводит с ума неизвестность.
Штиль.
***
Прошло три дня. Я имею в виду, три дня с тех пор, как умер последний. И почти неделя с того момента, как отказал мотор. Навигации и связи с сушей мы лишились еще во время шторма.
Он подкрался незаметно.
Так подкрадывается хищник, уже попробовавший человеческую кровь на вкус. Так подползает в мягкой траве змея. Так, ничем себя не выдавая, разрастается в организме раковая опухоль.
Их не видишь и не слышишь. Пока не станет слишком поздно.
Сначала ветер-предатель нагнал тяжелые тучи. Черные и тяжелые, они, казалось, давили на раскачивающиеся и набирающие высоту волны.
А потом начался ад.
Небо и море будто смешались, ледяная вода намерзала на снасти, а клочья пены в безумной пляске носились в воздухе. Когда все закончилось, мы недосчитались нескольких человек. Их, как и все, что было на палубе, поглотила пучина. Может быть, им повезло. Это хотя бы быстрая смерть.
Картина, вставшая перед нашими глазами, была удручающей. Все приборы отказали, работал один мотор. А из-за того, что все обледенело, мы могли перевернуться. Сначала мы бездумно скалывали лед, стараясь хоть так, монотонной работой, оградить сознание от реальности. Но от нее никуда не денешься. Она везде. Играет с нами, перед тем как убить, и ехидно хихикает в кулак. О, как же я в тот момент ненавидел леди Фортуну… Она была одета в ледяное платье и изящные сапожки с опушкой из снега. А шлейфом ее платью служили ледяные брызги…
Мы не знали, где мы. А что самое худшее, у нас не было ни еды, ни воды, ни сухих вещей, в которые можно было бы переодеться. Поэтому и погибли те, первые. Они просто замерзли насмерть. Не думал, что так бывает в наше время. Но это случилось. Другие умерли оттого, что стали пить морскую воду. Холодную и соленую, точь-в-точь, как их кровь сейчас. Они все еще здесь. Мне не хватило духу швырнуть за борт тела бывших товарищей. А я почему-то верил, что нас с минуты на минуту найдут. Я ошибался. Наверное, нас занесло слишком далеко от изначального курса. Наверное, нас искали. Наверное, нас все еще ищут. Но от этого не легче.
Несколько раз я видел пролетающие самолеты. У меня не было ничего, чем можно было бы подать сигнал, и от безнадежности я закричал. Я знал, что меня никто не услышит, но, срывая голос, продолжал кричать им, что я здесь. Они не услышали. Они не заметили. Наверное, потому что из-за льда и снега наше суденышко похоже на айсберг.
А мне уже все равно…
Почему-то мне кажется, что я не должен был выжить. Что я здесь чужой. Один, среди обледеневших тел и обломков. Единственный живой на мертвом корабле с мертвой командой и мертвым капитаном, дрейфующем из ниоткуда в никуда. Как Летучий Голландец… Может быть, на самом деле то были вовсе не призраки, а такие же суда как то, на котором сейчас плыву я?..
Я больше не боюсь смерти. В горло как будто расплавленный свинец влили, но я ловлю себя на мысли, что мне уже все равно. Только обожженные ледяным ветром губы и изредка облизываю. От этого только хуже, но на миг, на жалких несколько секунд, это приносит облегчение.
Узнай я, что через несколько часов умру, я бы не испугался. Это было бы почти избавлением… Потому что в мире есть вещи похуже смерти. Она ничто. Да и боль можно стерпеть.
Сводит с ума неизвестность.
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Оказывается, все посты с картинками дайрики таинственным образом жрут... -_-
Сказочница.
Сказочница.
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Да что же с дневниками творится... Третий раз запостить пытаюсь...
среда, 30 ноября 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Какие фразы точно не хотелось бы услышать, лежа на операционном столе:
- Кто - нибудь видел мои часы?
- И на хрена я вчера так нажрался?
- Кто выдрал из инструкции 5 страниц?!
- Отдай! Брысь! Кто пустил сюда кота!
- Ага! Ну дети у него уже, по-моему, есть...
- Поднажали! Через двадцать минут наши играют!
- Сестра! Дайте мне эту... как ее... ууу... ну это... твою мать..уже не надо.
- Так,умники! Если это аппендикс,то вот это что за фигня?
- Блин, зараза, опять свет отключили за неуплату!
- Все назад!!! У меня контактная линза выпала!
- Ничего, на ошибках учатся.
- Это нужно обязательно сохранить для паталогоанатомического музея.
- Ой!!! Хмм? Вы не припомните случая, чтобы кто-нибудь выжил после вливания 500 мл раствора хлористого калия?
- Знаешь, сколько сейчас стоит почка на черном рынке? А у него их две!
- Hе надо драматизировать - ведь если вдуматься, то не такая уж это и потеря для человечества.
- Ух ты, ни хрена себе! Hи у кого случайно нет с собой фотоаппарата?
- Так это же любовник моей жены!Вот так встреча!
- Как это-не та нога?
- У тебя тоже это первая операция?
- Да, крови здесь хватит только на одного.Кого из них будем спасать?
- Он хоть успел обзавестись детьми?
- Сестра, этот пациент никому не завещал свои органы?
- Осторожно, сейчас брызнет,всем прикрыться!
- Пожар!!! Покинуть помещение!
- Фу! Здесь нужна тряпка и ведро, позовите уборщицу!
- Смотри,когда тянешь за эту фиговину, сгибается нога.Прикольно!А эта фигня для чего?
- Кто-нибудь умеет делать массаж сердца?
- Hадо поторопиться-анестезии хватит еще максимум на минуту.
- Hу вот, пожалуйста! Я же просил меня не смешить !
- Пусть эта операция, коллеги, послужит нам всем уроком.
- Танюш,давай по-быстрому,пока все курят. Я так соскучился-а-а..
- Позвоните,пожалуйста,патологоанатому..
- Прими эту жертву, о Повелитель Тьмы!
- Кто - нибудь видел мои часы?
- И на хрена я вчера так нажрался?
- Кто выдрал из инструкции 5 страниц?!
- Отдай! Брысь! Кто пустил сюда кота!
- Ага! Ну дети у него уже, по-моему, есть...
- Поднажали! Через двадцать минут наши играют!
- Сестра! Дайте мне эту... как ее... ууу... ну это... твою мать..уже не надо.
- Так,умники! Если это аппендикс,то вот это что за фигня?
- Блин, зараза, опять свет отключили за неуплату!
- Все назад!!! У меня контактная линза выпала!
- Ничего, на ошибках учатся.
- Это нужно обязательно сохранить для паталогоанатомического музея.
- Ой!!! Хмм? Вы не припомните случая, чтобы кто-нибудь выжил после вливания 500 мл раствора хлористого калия?
- Знаешь, сколько сейчас стоит почка на черном рынке? А у него их две!
- Hе надо драматизировать - ведь если вдуматься, то не такая уж это и потеря для человечества.
- Ух ты, ни хрена себе! Hи у кого случайно нет с собой фотоаппарата?
- Так это же любовник моей жены!Вот так встреча!
- Как это-не та нога?
- У тебя тоже это первая операция?
- Да, крови здесь хватит только на одного.Кого из них будем спасать?
- Он хоть успел обзавестись детьми?
- Сестра, этот пациент никому не завещал свои органы?
- Осторожно, сейчас брызнет,всем прикрыться!
- Пожар!!! Покинуть помещение!
- Фу! Здесь нужна тряпка и ведро, позовите уборщицу!
- Смотри,когда тянешь за эту фиговину, сгибается нога.Прикольно!А эта фигня для чего?
- Кто-нибудь умеет делать массаж сердца?
- Hадо поторопиться-анестезии хватит еще максимум на минуту.
- Hу вот, пожалуйста! Я же просил меня не смешить !
- Пусть эта операция, коллеги, послужит нам всем уроком.
- Танюш,давай по-быстрому,пока все курят. Я так соскучился-а-а..
- Позвоните,пожалуйста,патологоанатому..
- Прими эту жертву, о Повелитель Тьмы!
среда, 23 ноября 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
***
Каждый раз, когда тьма наползала на город, мы зажигали маяки.
Каждый вечер эхо от шагов летело впереди нас по узким винтовым лестницам. И каждый раз, когда начиналась гроза (сухая, без дождя. только молнии сверкали так, что на них больно было смотреть), меж каменных стен шелестели плащи – это мы приходили, чтобы зажечь огонь. Такая у нас была работа. И тогда мягкий свет чередовался со сполохами молний. Белый-желтый, белый-желтый. Так они и перемигивались. А стекла дрожали.
Что самое смешное, даже близко не было океана. И моря тоже. Не было даже озера или самой маленькой речушки. Только колодцы. Такие глубокие, что если крикнешь в них, то еще долго сотни голосов будут перебрасываться твоими словами, искажая их смысл.
Просто мы живем в пустыне.
У нас есть маяки, но нет моря. Наш город окружен крепостными стенами, но мы ни с кем не воюем. Просто каждый раз, когда гасли золотистые лучи солнца, вместе с тьмой по-змеиному приползал песок. Он просачивался во все щели и полностью засыпал подвалы. А когда он путался под ногами, идти было хуже, чем в трясине. На самом деле песок был скорее похож на пыль – песчинки были такими мелкими, что он лился, как вода. Он заполнял собой улицы и когда доходил до подоконников, перехлестывался через край.
Казалось, он навсегда вобрал в себя весь жар пустыни. Даже ночью, когда прохладный ветер беззастенчиво играл с волосами, к маленьким раскаленным песчинкам больно было прикасаться. Песок находил себе путь даже сквозь стены. Он жег, он душил, он хоронил заживо. Будто сама пустыня смеялась над нами, такими маленькими и беспомощными.
А с восходом солнца все становилось на круги своя, и люди молча разгребали песок лопатами. Но он все равно возвращался. Вместе с темнотой.
Свет был ему ненавистен.
Так и появились мы. Люди, которые зажигают маяки. Теперь город постоянно залит желтым светом. Говорят, что в каждой луже есть своя луна. Тогда в каждом маяке светится свое маленькое солнце, о которое мы греем руки.
Теперь город спит спокойно. А мы всю ночь сидим и слушаем, как злится пустыня. Она шипит и воет, но ничего не может сделать.
Потому что мы зажигаем маяки.
Каждый раз, когда тьма наползала на город, мы зажигали маяки.
Каждый вечер эхо от шагов летело впереди нас по узким винтовым лестницам. И каждый раз, когда начиналась гроза (сухая, без дождя. только молнии сверкали так, что на них больно было смотреть), меж каменных стен шелестели плащи – это мы приходили, чтобы зажечь огонь. Такая у нас была работа. И тогда мягкий свет чередовался со сполохами молний. Белый-желтый, белый-желтый. Так они и перемигивались. А стекла дрожали.
Что самое смешное, даже близко не было океана. И моря тоже. Не было даже озера или самой маленькой речушки. Только колодцы. Такие глубокие, что если крикнешь в них, то еще долго сотни голосов будут перебрасываться твоими словами, искажая их смысл.
Просто мы живем в пустыне.
У нас есть маяки, но нет моря. Наш город окружен крепостными стенами, но мы ни с кем не воюем. Просто каждый раз, когда гасли золотистые лучи солнца, вместе с тьмой по-змеиному приползал песок. Он просачивался во все щели и полностью засыпал подвалы. А когда он путался под ногами, идти было хуже, чем в трясине. На самом деле песок был скорее похож на пыль – песчинки были такими мелкими, что он лился, как вода. Он заполнял собой улицы и когда доходил до подоконников, перехлестывался через край.
Казалось, он навсегда вобрал в себя весь жар пустыни. Даже ночью, когда прохладный ветер беззастенчиво играл с волосами, к маленьким раскаленным песчинкам больно было прикасаться. Песок находил себе путь даже сквозь стены. Он жег, он душил, он хоронил заживо. Будто сама пустыня смеялась над нами, такими маленькими и беспомощными.
А с восходом солнца все становилось на круги своя, и люди молча разгребали песок лопатами. Но он все равно возвращался. Вместе с темнотой.
Свет был ему ненавистен.
Так и появились мы. Люди, которые зажигают маяки. Теперь город постоянно залит желтым светом. Говорят, что в каждой луже есть своя луна. Тогда в каждом маяке светится свое маленькое солнце, о которое мы греем руки.
Теперь город спит спокойно. А мы всю ночь сидим и слушаем, как злится пустыня. Она шипит и воет, но ничего не может сделать.
Потому что мы зажигаем маяки.
вторник, 22 ноября 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
понедельник, 21 ноября 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
понедельник, 14 ноября 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
Частично переходим на зимнюю тематику.
пятница, 04 ноября 2005
Мне надоели костюмы и маски, я не хочу быть героем из сказки.
***
В этом мире земля никогда не спекалась в корку из-за палящих лучей, а пальцы не немели от холода. Здесь светило солнце. Лениво и плавно. Золотистый свет обволакивал контуры предметов, и от этого они будто сияли изнутри. Изредка только набегали тучи, и дождь нашептывал на ухо сказки. А слова в них все равно было не разобрать.
Здесь всегда было тепло. И не поймешь, лето на дворе, весна или осень. Каждый раз, когда ты был уже почти уверен в чем-то, или листья с шуршанием падали на влажную землю, или распускались бутоны на вишне. Над миром, казалось, навсегда повис этот воздушный, светло-золотистый сумрак. И ветер никогда не срывал шляпу, только иногда бросал на лицо непослушные пряди. Мир казался нарисованным, сшитым из мягкого плюша, склеенным из прошлогодних листьев – каким угодно, только не настоящим. Иногда потрогаешь какой-то предмет, чтобы убедиться, реален ли он, а от пальцев потом еще долго пахнет корицей.
Мира не было.
Она там жила
Она носила белые колготки и смешной зонтик-трость. Он был тряпичный, и абсолютно не защищал от дождя, но она все равно открывала его, садясь на скамейку под каштаном. А прозрачные капли, дробясь о листья старого дерева, водной пылью оседали на пушистых ресницах.
Разумеется, она промокала до нитки.
Может быть, у нее и был дом. Должна же она была где-то жить. Но я, если честно, никогда его не видела. Только изредка за завесой дождя мелькал невнятный силуэт, или издалека раздавался скрип раскачивающейся на ветру калитки. Наверное, дом был.
Она туда даже не заходила.
Только бесцельно бродила по парку в окружении солнечных зайчиков и пушистых, в подпалинах, кошек. В легком плаще и кремовом платье с оборками и бантиками. Она шла, а довольные кошки бежали следом и путались под ногами.
Не знаю, как у нее получалось, но она еще ни одной из них не наступила на лапу.
На ее лице сразу бросались в глаза расфокусированный взгляд и полуулыбка Джоконды.
Она вовсе не была потерявшимся ребенком, как можно было подумать при первом невнимательном взгляде.
Она приходила осенью.
Без стука, без спроса, даже не предупредив.
Бессонницей и горой смятых, исчерканных, в сердцах разорванных на мелкие кусочки, страниц. Приходила, когда тебе уже казалось, что ты никогда не услышишь тех тихих шагов по ковру из листьев, в спешке брошенному под ноги. Как королеве.
И уходит она всегда тоже по-английски, оставив после себя засушенный цветок, приколотый булавкой к шторе, или едва слышный запах яблок в воздухе. Уходит на день, на неделю, а может быть на год.
На самом деле она не одна.
У нее тысячи отражений, миллионы улыбающихся двойников. Нежных, дерзких, наглых, ранимых, циничных…разных. Двойников в перчатках из паутины и старых пилотках. Но у них всех есть одна общая черта.
Придя один раз, они уже не исчезнут навсегда.
И никого не оставят прежним.
В этом мире земля никогда не спекалась в корку из-за палящих лучей, а пальцы не немели от холода. Здесь светило солнце. Лениво и плавно. Золотистый свет обволакивал контуры предметов, и от этого они будто сияли изнутри. Изредка только набегали тучи, и дождь нашептывал на ухо сказки. А слова в них все равно было не разобрать.
Здесь всегда было тепло. И не поймешь, лето на дворе, весна или осень. Каждый раз, когда ты был уже почти уверен в чем-то, или листья с шуршанием падали на влажную землю, или распускались бутоны на вишне. Над миром, казалось, навсегда повис этот воздушный, светло-золотистый сумрак. И ветер никогда не срывал шляпу, только иногда бросал на лицо непослушные пряди. Мир казался нарисованным, сшитым из мягкого плюша, склеенным из прошлогодних листьев – каким угодно, только не настоящим. Иногда потрогаешь какой-то предмет, чтобы убедиться, реален ли он, а от пальцев потом еще долго пахнет корицей.
Мира не было.
Она там жила
Она носила белые колготки и смешной зонтик-трость. Он был тряпичный, и абсолютно не защищал от дождя, но она все равно открывала его, садясь на скамейку под каштаном. А прозрачные капли, дробясь о листья старого дерева, водной пылью оседали на пушистых ресницах.
Разумеется, она промокала до нитки.
Может быть, у нее и был дом. Должна же она была где-то жить. Но я, если честно, никогда его не видела. Только изредка за завесой дождя мелькал невнятный силуэт, или издалека раздавался скрип раскачивающейся на ветру калитки. Наверное, дом был.
Она туда даже не заходила.
Только бесцельно бродила по парку в окружении солнечных зайчиков и пушистых, в подпалинах, кошек. В легком плаще и кремовом платье с оборками и бантиками. Она шла, а довольные кошки бежали следом и путались под ногами.
Не знаю, как у нее получалось, но она еще ни одной из них не наступила на лапу.
На ее лице сразу бросались в глаза расфокусированный взгляд и полуулыбка Джоконды.
Она вовсе не была потерявшимся ребенком, как можно было подумать при первом невнимательном взгляде.
Она приходила осенью.
Без стука, без спроса, даже не предупредив.
Бессонницей и горой смятых, исчерканных, в сердцах разорванных на мелкие кусочки, страниц. Приходила, когда тебе уже казалось, что ты никогда не услышишь тех тихих шагов по ковру из листьев, в спешке брошенному под ноги. Как королеве.
И уходит она всегда тоже по-английски, оставив после себя засушенный цветок, приколотый булавкой к шторе, или едва слышный запах яблок в воздухе. Уходит на день, на неделю, а может быть на год.
На самом деле она не одна.
У нее тысячи отражений, миллионы улыбающихся двойников. Нежных, дерзких, наглых, ранимых, циничных…разных. Двойников в перчатках из паутины и старых пилотках. Но у них всех есть одна общая черта.
Придя один раз, они уже не исчезнут навсегда.
И никого не оставят прежним.